Опыт, оплаченный кровью: Горячий январь

Сейчас о событиях января 1995 года в Грозном можно говорить что угодно. Но в начале этой войны мы проигрывали. Наша армия надеялась попасть в Прагу 68-го, а попала в Сталинград 43-го. К такому повороту событий не был готов никто. Батальон специального назначения, в котором я тогда проходил службу, почти всем составом, включая управление, находился в плену у чеченских боевиков. Оставался лишь один отряд, который работал в Грозном, и одна группа, которая должна была его сменить. Командовал группой я. Моральная обстановка была очень тягостная. Все оставшиеся силы батальона были брошены на подготовку группы. Командир бригады, находившийся тогда в батальоне, взял ее подготовку под личный контроль. Поэтому за короткое время нас подготвили довольно сносно. Провожать нас в Грозный вышли всем батальоном. Комбриг на прощание обнял меня и сказал:
— Сейчас вся надежда на тебя, не подведи бригаду!
После чего прозвучала команда «По машинам», и мы отправились в путь.

Консервный завод

Первая остановка в Грозном была на консервном заводе. Из колоны, прибывшей туда, моя группа и группа бердской бригады были единственные, кто прибыл не на бронетехнике, а в кузове обычного армейского «Урала». Настоящей войны, а тем более в городе, из нас никто не видел, поэтому непонятно было, как действовать и чего бояться. Выгружались под минометным огнем. Бойцы хватали максимум имущества и что есть силы бежали в бывшее здание склада. Там были бетонные перекрытия, за которыми можно было укрыться. Через 10 минут минометный огонь прекратился. Поставив бойцам задачу на обустройство базы, я с заместителем отправился осмотреть консервный завод. Он представлял из себя ряд помещений барачного типа, но построенных очень основательно. В некоторых из них находились штабы частей, в некоторых подразделения, выведенные из боя, и их бронетехника, но кое-где оставались заполненные консервированными соками и компотами помещения. К ним постоянно тянулся людской ручей, уносивший с собой консервные банки. Возле забора, разделявшего консервный и молочный заводы, из разбитого газопровода вырывался горящий газ, от огня которого грелись пьяные солдаты разведроты какого-то полка. Они недавно вернулись с передовой и то ли от водки, то ли от полученных впечатлений вели себя довольно развязано. Одному из них мне захотелось заехать в репу, но, учитывая его возможные военные заслуги, я воздержался.
В определенное время начинался минометный обстрел, от которого не было спасения до тех пор, пока не поймали корректировщика. Кто-то из часовых заметил человека славянской наружности в форме капитана Российской армии, который в одиночку то заходил, то опять покидал территорию консервного завода. Его проверили, номер части в документах не совпадал ни с одним номером частей, вошедших в Грозный, а артиллерийская буссоль и японская радиостанция рассеяли все сомнения. При допросе выяснилось, что он украинский наемник. Дальнейшая судьба его неизвестна. Кто-то говорил, что его отправили в Моздок на фильтрационный пункт МВД, кто-то говорил, что его расстреляли здесь же, за бараками. В тех условиях правдой могло быть то и другое.
Передав на базу свое место нахождения, вместе с оперативным офицером, капитаном Нетто и командиром бердской группы мы отправились в штаб Рохлина, в подчинение которого прибыли. С обстановкой нас познакомил начальник разведки. Утром моя группа отправлялась в распоряжение командира 276-го мотострелкового полка.

На передовой

Рано утром на своем «Урале» отправились к центру города в расположение полка. Там в подвале одного из домов нам была поставлена первая боевая задача. Знаний о специфике боевой работы спецподразделений командование полка не имело, один из его руководителей поразил откровенным цинизмом: «Вы должны заскакивать в здания, занятые боевиками, и ножами их там всех, ножами…». Тогда я посчитал это глупой шуткой. Решением командования группу разбили на две подгруппы, и для введения в боевую обстановку нас вывезли на передовую. На месте задачу нам ставил подполковник с позывным «Слово». Его БТР-80 буквально прыжками от дома к дому доставил нас на край нашей обороны. Здесь группа была разделена на две подгруппы. Одна вместе со мной осталась в здании «Кредо-банка», другая с капитаном Рахиным – в одном из многоэтажных домов. Кратко объяснив, где наши, а где боевики, подполковник вскочил на БТР и умчался. Мы огляделись. Этот участок был относительно спокойный. Здание банка заняли совсем недавно, внутри него все сохранилось в целости. Столы, диваны и другая мебель даже не успели покрыться пылью. Казалось, что работники просто ненадолго вышли. Только выбитые артиллерийской канонадой стекла говорили, что идет война. Этот участок держала какая-то рота 276-го мотострелкового полка, но в здании банка я не увидел никого, кроме трех морских пехотинцев, которые, поставив АГС-17 на полированный стол в угловой комнате, собирались держать оборону. Они были практически без контроля, офицеров с ними не было, и они успели принять немного горячительного. Сначала даже не хотели подчиняться, но после того как были приведены разведчиками в чувство, превратились в очень хороших солдат. Здесь же организовали оборону здания. Усилий для этого много не потребовалось, потому что все были хорошо обучены.
Здесь надо сказать несколько слов о группе. В ней было два офицера, два прапорщика, один из которых связист, и восемь солдат. Группа могла быть поделена по необходимости на четверки, тройки или двойки, которые могли самостоятельно выполнять задачи и принимать ответственные решения. Связь была доведена до каждой двойки, снабженной радиостанцией.
День прошел спокойно, в небольшой перестрелке по окнам. Кто против нас воевал, мы не видели. Можно было подумать, что впереди никого нет, если бы не иногда раздающиеся крики «Аллах акбар» и влетающие в окна пули. На крики мы не отвечали, на выстрелы вели ответный огонь из АГСа и РПГ-18, которых у нас было в избытке. Перекресток, на котором мы находились, был кварталах в пяти от дворца Дудаева. Впереди просматривался остов сгоревших «Жигулей» и разбитые витрины шикарных магазинов. На многих дверях висели замки. К вечеру мы ощутили нехватку воды. Водки кругом было море, ею мыли руки, умывались, обрабатывали ссадины, иногда пили, но только высококачественную «Смирновскую». Также много было вина и шампанского. Все это тащилось из магазинов. Вот только с водой была проблема, она подвозилась с консервного завода, но не до всех подразделений доходила из-за обстрелов. Мы вылили остатки воды в котелки, приготовили ужин и стали готовиться к ночи.

Тревожная ночь, и как утром группа спецназа чуть не стала миллионерами

Теперь я ясно представлял Сталинград и другие города во время Великой Отечественной войны.
Ночью город опустился в сплошную темноту. Ни одного огонька, ни одного звука. Вдруг тишина взрывается разрывами артиллерийских снарядов, автоматными и пулеметными очередями. Небо освещается осветительными ракетами. Через пять минут опять все стихает. Так продолжается до двух часов ночи. В это время где-то в центре загорается пятиэтажное здание. Все приобретает какой-то инопланетный вид. К этому добавляется отдаленный бой барабана и музыка. Это смертники танцуют зикр. От такой какофонии невольно по коже пробегают мурашки. Ночью никто не отдыхает, все внимательно всматриваются в темноту. Примерно в пять утра приходят «гальюны». У одного бойца не выдерживают нервы, и он открывает огонь. Чтобы разобраться, подсвечиваю осветительной ракетой место, куда стрелял разведчик. Там никого нет. Оставшееся до утра время проходит в относительном спокойствии. Утром, выйдя во внутренний дворик, вижу, как какой-то офицер или прапорщик, построив местных жителей, раздает им деньги. Спрашиваю его:
— Ты что, помирать собрался?
— Нет, там в банке еще много денег.
Тут я вспоминаю про сейфы, имевшиеся в разных комнатах, и даю команду подчиненным осмотреть их. Большая часть сейфов уже вскрыта, на полу валяются какие-то бумаги, но денег нет. Осматривая помещения, доходим до подвала. Мотострелки говорили, что там заминировано, мы решаемся осмотреть и его. Прапорщик Орлов и два разведчика, братья-близнецы, спускаются туда, сняв две гранаты на растяжках и одну мину ОЗМ-72. Больше мин и гранат не было, зато в одном из коридоров стояли два больших сейфа, на полу оставались борозды, говорившие о том, что занесли их сюда недавно. Решено было вскрыть эти сейфы на месте, попробовали гранатами, но бесполезно. Хотели расстрелять из гранатомета, узость коридора не позволяла этого сделать. Я связался со своим оперативным офицером и затребовал пластит и средства взрывания. Естественно, по радиостанции я не мог объяснить истинных причин, для чего он мне необходим, и капитан Нетто не поспешил его мне доставить. Он приехал вместе с подполковником «Слово». Подполковник сказал, что мы перебрасываемся на другой участок, где готовится штурм. Приказа я не ослушался, собрал группу, и мы отбыли в другое место. В здание «Кредо-банка» мы вернулись через три дня, но там уже находились представители военной контрразведки. В одном из сейфов в подвале были обнаружены около 300 тысяч долларов и акции на десятки миллионов. Мы опоздали, все, что не успели растащить, было учтено и опечатано.
Иногда, вспоминая те события, я жалею, что не нашел повода задержаться в здании банка и вскрыть эти злополучные сейфы. Может быть, моя военная карьера прервалась бы на несколько лет раньше. Хотя за деньги не служил никогда, просто нравилась служба в спецназе. Государство нас за смертельный риск не отблагодарило никак. Ни жилья, ни достойной зарплаты. Сплошной обман. Но тогда об этом не думал никто из нас, мы были готовы воевать и рисковать своими жизнями.

Первый штурм

БТР привез нас в один из дворов, выходящих на улицу Космонавтов, на этом участке наступала морская пехота Северного флота, ребята все крепкие, прямо-таки богатырского телосложения. Чувствовался и какой-то особый, залихватский дух, который бывает только на флоте. Многие из них незадолго до отправки в Чечню были сняты с кораблей и переведены для службы в морскую пехоту. Здесь же я соединился с подгруппой Рахина, и теперь моя группа опять была в полном составе. Для группы Рахина эта ночь прошла беспокойно. Они ходили в разведку, но пройдя полквартала, были обнаружены боевиками, которые начали закидывать их гранатами. Гранаты рвались почти под ногами, но никого не задело. Разведчики, рванув быстрее, чем на стометровке, вернулись в расположение морских пехотинцев. Пройти вперед так и не удалось, везде натыкались на сплошную оборону боевиков. Это означало, что штурм неизбежен. Дома по одну сторону улицы занимали морские пехотинцы, по другую — боевики. Их разделяли какие-то 30 метров, ширина улицы и тротуара. На таком расстоянии противники отлично слышали друг друга. Шла настоящая словесная перепалка. Со стороны боевиков кто-то кричал:
— Пацаны, я из Подмосковья! Земляки есть?
— Есть, высуни рожу, я в нее пулю всажу! – отвечал кто-то из морпехов.
В это время подполковник, который нас привез на БТРе, собрал командиров для доведения плана штурма. Не знаю, сам он его придумал или получил команду сверху, но план мне не понравился сразу. Моя группа должна была под прикрытием морских пехотинцев броском преодолеть улицу и, заскочив в арку дома напротив, войти внутрь здания, за нами следом пойдет штурмовая группа морпехов. Огневую поддержку будут осуществлять два танка и две ЗСУ «Шилка». Здесь же организовали взаимодействие и связь. Наши радиостанции по частотам не совпадали, поэтому командир роты морских пехотинцев ввел в действие резервную радиостанцию на нашей частоте. Его позывной был «Монах». Радист спросил, какой у меня будет позывной. Я задумался, свой позывной давать не хотелось. Выручил один из моих бойцов, он предложил дать группе позывной «Гоблин». На том и порешили. Так я стал «Гоблином». Подполковник торопил с началом штурма, и мы разошлись на боевые позиции. Задача осложнялась тем, что первый этаж здания, которое мы должны были штурмовать, был зарешечен. Вместе с командиром ПДР мы попытались выбить решетки с огнеметов, но все было бесполезно. Только мы подошли к арке и кинули туда дымовые шашки, как к нам прилетела граната от подствольника и заработал пулемет. Попробовали зайти со стороны скверика вдоль дома под прикрытием танков. Ближе всех подошел я и спрятался за небольшим выступом, ограждавшим ступеньки в подвал. Тут же перед выступом взрывается граната от РПГ-7. Мне показалось, что неведомая сила отодвинула меня на два метра назад, из разбитого носа потекла кровь. Пришлось вновь отойти. Тогда зашли с другой стороны дома, здесь было тихо. Спрятавшись за ларьком, подтягиваю к себе группу. Подходит и штурмовая группа парашютно-десантной роты. «Слово» требует броска вперед, но мы медлим, тщательно изучаем местность. Заранее показываю бойцам их места после броска и объясняю план действий.
— Уходим в проем выбитых окон магазина, там дверь, ведущая внутрь. Через нее пройдем в целую часть здания.
Противоположное здание представляло опасность. Там было тихо, но что-то подсказывало мне, что его надо взять под контроль.
— «Слово», я «Гоблин»! Нужно «Шилкой» обработать и взять под контроль здание на противоположной стороне улицы слева от меня.
Но в ответ я услышал только требование – вперед. Я бы продолжал требовать «Шилку», но тут командир взвода морских пехотинцев бросается вперед, за ним три морпеха. Мне ничего не остается делать, как дать разведчикам команду «Вперед». Перебегаем улицу, занимаем позиции. Остальные морпехи перебегают за нами. Я лежу в небольшом проеме, прижавшись к стене здания. Вдруг из окна, прямо надо мной, открывают огонь из автомата. Несколько человек, залегших посередине улицы, дернулись и затихли. Что-то стукнуло в руку рядового Откидычева, лежавшего рядом со мной. Все здание оживает огнем. Понимая бесполезность «Винтореза», выхватываю из рук оцепеневшего солдата автомат и открываю огонь по окнам. Первый этаж затихает. Воспользовавшись паузой, даю команду войти в здание. Заскакиваем в бывший магазин, пытаясь пройти по зданию дальше. Тут ждало жестокое разочарование. Дверь, в которую мы собирались войти, оказалась дверью туалета. Все оказались в западне. Находясь как на ладони перед противником, мы были хорошей мишенью. Но тут заработала «Шилка», буквально по кирпичам разбирая здание, из которого палили боевики, все, кто находился в магазине, тоже начали стрелять. Вслед за этим с двумя пулеметчиками к нам прибежал подполковник. Я понял, что надо скорее входить в здание. Наскоро перевязав раненого Откидычева и раненого Шелепова, отдав морпеху его автомат, выходим на улицу. Найдя подходящее окно, решаем проникнуть через него. Повесив за спину ненужный «Винторез», достаю пистолет Стечкина, с ним в узком пространстве намного удобнее. Под прикрытием тройки прапорщика Орлова по живой лестнице проникаю внутрь. За мной подтягиваются остальные бойцы. Из разбитой комнаты проникаем в коридор, за стенкой явно слышны голоса. Все изготовились, врываемся внутрь. Кричу:
— Бросай оружие!
Но среди сидящих на лестнице чеченцев никого с оружием нет. Они начинают кричать, что мирные жители, а боевики убежали. Вскоре подходит штурмовая группа ПДР, осмотрели дом, обнаружили много брошенного оружия.
Позже мы изучили тактику боевиков, которые при опасности быть пойманными просто бросали оружие, представляясь мирными жителями. Тогда впопыхах мы даже ни у кого не проверили документы.

Зачистка

Немного переведя дух и подсчитав потери, приступаем к зачистке квартала. Необходимо осмотреть как минимум десять многоэтажных домов. В это время стемнело, и дальнейшее движение мы были вынуждены продолжать в темноте. Проходим один дом. Тишина. Дошли до исламского центра. Там тоже тихо. Впереди большой двор, по периметру которого девятиэтажные и пятиэтажные дома. Настоящий огневой мешок. Прижимаясь к стене, медленно двигаемся от подъезда к подъезду. Вдруг ясно вижу какое-то движение. Это человек. Нас разделяет расстояние между подъездами. Вся группа укрывается в подъезде. Я ложусь на живот так, что мое тело находится в подъезде, а голова и оружие на улице. Окликаю силуэт:
— Медленно подними руки и иди сюда!
Но стоящий по-прежнему остается без движения.
— Считаю до трех! После этого стреляю! — произнеся это, начинаю громко медленно считать:
— Раз! Два! Три!
В этот момент у меня тухнет лампочка подсветки сетки прицела ПСО-1. Бросок силуэта в подъезд и отсекающий три патрона выстрел из «Винтореза» произошли одновременно.
— Кажется, не попал. Пошли посмотрим.
Приготовив гранаты, подходим к подъезду, где находился человек. Со стороны лестницы, ведущей в подвал, был заметен тусклый свет. Приготовившись открыть огонь, начинаем спуск по лестнице. За лестницей небольшой коридорчик и просторное помещение. На входе стоит женщина и расширенными от ужаса глазами смотрит на нас.
— Пожалуйста, не стреляйте! Здесь только старики и женщины! — сказала она испуганным голосом.
Все еще не веря ее словам, осторожно входим в помещение. При тусклом свете свечи нам открылась следующая картина. Около пятнадцати человек находилось в этом тесном сыром помещении. Кроме стола, стульев и кроватей, принесенных из дома, там не было ничего. Это были русские. В этом доме они жили. Уезжать им было некуда. Всю тяжесть этих событий они переносили в подвале, собравшись вместе.
— А где боевик?
— Какой боевик? — спросили меня.
— Тот, в которого я стрелял возле подъезда.
— Так это был не боевик. Это Михаил Филиппович. Наш сосед по квартире, — тихо сказала одна из женщин. — Он решил посмотреть, что происходит на улице, как его тут же ранили.
Нам показали пожилого мужчину, державшегося за руку. Он был ранен в мягкую часть бицепса. Пуля лишь краем коснулась мышцы, распоров кожу. Ранение было неопасным. Быстро обработав рану и перевязав, прапорщик Орлов спросил его:
— Почему вы не подошли, когда мы вас звали? Хорошо, что ранили, могли и убить.
— Испугался я очень! Сейчас все с оружием и все стреляют.
Оставив находившимся в подвале немного продуктов, бинты и лекарства, наша группа двинулась дальше. Впереди горели пятиэтажные дома, языки пламени вырывались из окон с первого до последнего этажа. Нас обдало жаром, как из раскаленной духовки. Чувствовалась беспомощность, словно у грешника перед вратами ада. Дальше идти было бессмысленно, и мы вернулись к морским пехотинцам, доложив о результатах зачистки подполковнику.

К президентскому дворцу

Мы очень устали, сказывалось напряжение двух последних дней. В группе было двое раненых, которые до сих пор оставались в строю. Я хотел вывезти группу на консервный завод для отдыха, но БТР «Слова» отвез нас к зданию театра юного зрителя, только что занятого подразделениями 276-го мотострелкового полка. Командир полка нам дал несколько часов на отдых. Связист настроил радиостанцию, связался с бригадой в Моздоке и доложил обстановку. Удивительное дело, не имея связи с подразделениями, находящимися в двухстах метрах от нас, мы имели устойчивую связь со своей бригадой, находящейся в двухстах километрах отсюда. Примерно через двадцать минут пришла радиограмма из Моздока: командир бригады требовал немедленного вывода группы на консервный завод. Он был прав, группе требовался отдых, отправка раненых в госпиталь, и она не должна была решать несвойственные Рг СпН задачи.
В три часа ночи всех командиров собрал подполковник «Слово» для постановки задачи. Требовалось пройти до высотного здания, которое стояло на подходе к президентскому дворцу. Дело осложнялось тем, что перед зданием была площадь, на которой негде спрятаться. План не отличался от предыдущего: первой идет группа РгСпН, за ней взводы морской пехоты. Тихо подойдя к зданию, врываемся внутрь и захватываем его. Я докладываю, что моя группа не пойдет, что я только что получил из центра радиограмму, предписывающую мне вернуться на консервный завод. Подполковник начинает требовать, чтобы группа осталась, угрожает доложить об этом Рохлину, обвиняет в трусости. Но я непреклонен. Тогда он пытается уговорить старшего лейтенанта Рахина, не помогает и это. Морские пехотинцы заметно приуныли, они и так про себя называли этого подполковника черным ангелом смерти. Если он появляется, это означает движение вперед, потери, смерть. «Слово» в тылах не прячется, всегда на самом трудном участке. Без него штурм Грозного заметно бы замедлился. Сейчас я тоже знаю это неписаное правило войны. Ругать будут за потери в своем подразделении, потери в приданных подразделениях особого значения не имеют, поэтому их смело можно ставить на самый трудный участок. Бойтесь быть приданными!
Ко мне подошел командир ПДР и попросил остаться, его и остальных морпехов после штурма мы уважали. Я заколебался. А когда подполковник сказал, что пойдет первым, решил посовещаться в группе. В разведке каждый имеет право голоса. Было решено, что мы идем. Только раненых Откидычева и Шелепова отправили в госпиталь.
Вперед выслали тройку Рахина с целью осмотреть площадь и подступы к зданию. За ней пошли мы. Подполковник, как и говорил, пошел первым, все мои попытки уговорить его пойти в середине не увенчались успехом. Очень трудно ходить ночью в воюющем Грозном. Вокруг много мусора, который предательски хрустит под ногами. Медленно продвигаемся вперед. Расставив подгруппы на противоположных сторонах улицы, стараемся держать дистанцию. За нами идут штурмовые группы ПДР. Дошли до последнего перекрестка, где просматривается площадь. Спрятаться негде. От зданий с левой стороны остались одни стены. Группа с трудом укрывается за небольшими кучами мусора. Морпехи ложатся прямо на перекрестке, да так плотно, что в темноте становятся похожи на баррикаду. Лежим без движения. Вызываю тройку Рахина. Он говорит, что дошел почти до здания и возвращается к нам. Через минуту вижу, как пять темных фигур что есть духу несутся через площадь. Успеваю подумать: «Странно, почему их пятеро? И зачем бежать через всю площадь, когда можно тихо пройти вдоль здания? Так нас всех могут обнаружить…»
Первые двое, перепрыгнув через лежавших на перекрестке морпехов, не останавливаясь, скрылись в боковом проулке. Бежавшие следом за ними трое резко останавливаются и подбегают к нам. Они остолбенели, стоя в двух метрах от нас. В нашей камуфлированной форме, вооруженные автоматами Калашникова, за спиной вещмешки. В темноте отчетливо видно, как сверкают белки их глаз. Вопрос моего пулеметчика:
— Вы кто?
Ответ на ломаном русском:
— Мы свои…
На секунду у меня шевельнулась мысль: «— Может быть, и правда свои. Может это «Вымпел».
Но стволы этих троих медленно поворачивались в нашу сторону. Откуда-то справа раздается крик:
— «Духи»!
Стоявший напротив меня «дух» с криком «Аллах акбар» прыгает в сторону, дав длинную очередь из автомата.
Одновременно с ним нажимаю спусковой крючок и я. Слева звучит длинная пулеметная очередь. Двое боевиков падают, а третий, развернувшись, успевает сделать три шага. Но тут огонь открывают морские пехотинцы, буквально разрубив его тело пулями. Все трое мертвы. Спрашиваю:
— Наши все живы? 
Быстрая перекличка подтверждает, что все. Даю команду досмотреть тела боевиков. Самого дальнего ползу досматривать сам. Быстро изымаем оружие и документы. Мое внимание привлекает кожаная коробка на шее боевика, думая, что это радиостанция, снимаю ее. В это время откуда-то с высотного здания взлетает осветительная ракета. Бойцы, лежавшие прямо на перекрестке, становятся видны как на ладони. Туда, в самую гущу, падает минометная мина. Короткая вспышка, подбрасывающая вверх человеческие тела. Тишина. Темнота. Затем раздаются громкие крики и стоны. Бросаемся туда, где взорвалась мина. Даже в темноте видна ужасная картина. Разорванные человеческие тела и торчащие белые кости. Подполковник дает команду на отход. Сделав импровизированные носилки из мебели и дверец холодильников, оттаскиваем раненых в сторону наших войск. Отойдя примерно на квартал, «Слово» дает команду моей группе и взводу морпехов прикрыть отход остальных. Когда вынесут убитых и раненых, он пришлет еще взвод.

В доме перед площадью

Вернувшись почти на прежнее место, закрепляемся в угловом доме перед площадью. Дом почти не тронут. И даже в свете карманного фонарика видно, что очень богатый. Телевизор на всю стену, резная деревянная мебель, большие зеркала, хрустальные люстры. Комнаты большие, с высокими потолками. Никто из нас в таких не жил и, наверное, никогда уже будет. Только очень богатые люди могли позволить себе такие хоромы. Распределив людей по комнатам, обозначив сектора обстрела, позволяю себе и части людей немного отдохнуть. Связываюсь по станции с подгруппой Рахина. У них все в порядке. Благополучно вернувшись на позиции морской пехоты, они доложили командиру 276 МСП обстановку. Количество боевиков они посчитать не смогли, но их там очень много. Обнаружили две позиции БМП и танк Т-72. Без артиллерии туда соваться нечего. Тут же на связь вышел командир полка уральцев и попросил скорректировать огонь артиллерии. Выйдя на угол дома пытаюсь управлять артиллерией. Дело осложняется тем, что планы города у нас были разные, разные и координатные сетки. Единственное, что я мог, это кричать по станции:
— Левее! Праве! Ближе! Дальше!
Но и этого оказалось достаточно, после того как первый снаряд улетел за Сунжу, а второй грохнулся возле нашего дома, стали попадать примерно в цель. Возвращаемся в дом. Отдыхаю. Усевшись в удобном кожаном кресле, рассматриваю документы и то, что я вначале принял за радиостанцию. Документы сразу приводят меня в изумление. Это иорданцы. Один из документов выводит на маршрут их попадания в Россию, через подставную фирму. Это огромный успех. Любой оперативный разведчик дорого бы заплатил за такие документы. В кожаном футляре оказался фотоаппарат, что тоже было неплохо. Радист немедленно доложил об этом в бригаду.
Прибыл обещанный на усиление взвод морпехов. Они сказали, что на ближайшие три квартала мы одни. Наши отошли назад, чтобы выровнять оборону. Главное – продержаться до утра. Я их через балкон провел к морской пехоте. Познакомился с командирами взводов. Мы оказались из одного училища. Через десять минут выяснилось, что в прибывшем взводе пропало два бойца. Пытаюсь отослать за ними командира взвода, но он еще с теми, кто на месте не разобрался, поэтому беру у него одного бойца, который знает пропавших, и отправляюсь на поиски сам.
Выйдя из дома, начинаем двигаться по маршруту, которым пришли морпехи. Проходим один дом, заглядывая в подъезды, никто не отвечает, второй дом. На пути небольшая арка и внутренний дворик, решаем посмотреть и там. Медленно выхожу на середину дворика. Вдруг каким-то внутренним чувством ощущаю чье-то присутствие слева. Да так четко, что в ухе зазвенело. Боковым зрением я все же заметил человека в оконном проеме. Резко оборачиваюсь в сторону окна. Вот он! Ясно видимый на темном фоне силуэт человека с наведенным на меня оружием. Я уверен, что это морской пехотинец. Говорю ему:
— Мартышка, убери ружье! А то пулю между глаз всажу, — и уверенно подхожу к окну. Силуэт убирает оружие и отходит в глубину комнаты. Тут я понимаю, что неплохо бы спросить пароль. Встав вдоль стены возле окна говорю пароль:
— Мишка! — В ответ молчание. Немного подождав, опять повторяю. В ответ тишина. Только слышно напряженное дыхание человека в комнате. Я серьезно засомневался, что это свой.
— Отвечай, или бросаю гранату! — пытаюсь вытащить гранату из заднего кармана бронежилета. Наш армейский бронежилет носить крайне неудобно, получается, что карманы под гранаты находятся сзади, в районе поясницы. Вытащить ее мне не удается, прошу помочь сопровождающего меня морпеха. Но он говорит:
— Товарищ капитан! Это наши! Я уверен, они просто очень боятся. Не бросайте туда гранату, пожалуйста.
Хоть и не убедили меня его доводы, но про себя я решил: пусть лучше уцелеет боевик, чем я убью своего. Морпеху сказал:
— Ладно, возвращаемся, придешь сюда с командиром взвода. Если это ваши, то заберешь их.
Вернувшись к своим и найдя командира, потерявшего бойцов, говорю ему, чтобы шел их забирать. Но оказывается, что они давно на месте, просто при проверке зашли в спальню и уснули на удобной кровати. Я беру трех своих, возвращаюсь в тот дворик. Там уже никого нет. Вернувшись в дом, решили перекусить. Интересно, что на столе лежали консервированные продукты и шоколад. В шкафу нашлась бутылка коньяка и почти ящик шампанского. Поскольку воды все равно не было, отдаю бойцам шампанское вместо компота. С офицерами и прапорщиками пьем коньяк, заедая шоколадом. Теперь я понимаю приказ Дудаева: дома не закрывать, на столах оставить продукты. Боевики могли вести огонь практически из любого дома, при этом абсолютно не заботясь о пропитании.
Под утро пошел снег. Рассвело. Рассматриваю высотное здание. После ночной работы артиллерии оно стало заметно ниже. У всех находившихся в доме сели батареи питания на радиостанциях. Связи не было ни у нас, ни у морпехов. Батареи на новых Р-163–1 У и Р-163–05 р садились еще быстрее, чем на станциях старого образца. Поэтому когда мы услышали танковый рокот, то не сразу разобрались, наши это или нет. Это были наши. Дальше развернулась очень грамотная картина. Сначала на скорости выскакивал танк-Т-80. Сделав выстрел по зданию, разворачивался и быстро уезжал. За ним следом выскакивала «Шилка» и, расстреляв боекомплект, тоже уезжала. Мы вместе с морпехами стали прикрывать действия бронетехники, не давая боевикам сделать выстрел из гранатомета. Подобным образом работала бронетехника на улицах, идущих параллельно нашей. Руководил ими «Слово». В военной смекалке подполковнику не откажешь. Под вечер начали подходить части морской пехоты и 276 МСП. Нас отправили на отдых на консервный завод.

На отдыхе

После суточного сна, приведя себя в порядок, докладываю капитану Нетто о проделанной работе. Он доволен, но говорит, в бригаде командир ругается. От бердцев доклады идут постоянно, а вы как в воду канули. Радиограммы еле расшифровали. Завтра прилетает начальник разведки округа, все трофеи необходимо передать ему. Но главное, для координации наших действий прибудет заместитель командира бригады по боевой подготовке подполковник Харенко. Это нас не обрадовало и не огорчило. Зато обрадовала встреча с лидером группы «ДДТ» Юрием Шевчуком. В армейском камуфляже и такой же небритый, как и все мы, он походил скорее на офицера артиллерии или медицинской службы, чем на певца. Пока в его руки не попадала гитара. Играл он в одном из бывших цехов консервного завода. Это был настоящий акустический концерт. Затаив дыхание бойцы слушали его песни. Звук, отражаемый стенами цеха, разносился по залу. Звучали песни «Грянул майский гром», «Осень, в небе жгут корабли» и «Не стреляй». Последнюю песню его просили исполнить многие. Эта наполненная ненавистью к войне песня стала гимном штурма Грозного. Я попросил его расписаться на ствольной накладке моего АКМСа, которым я заменил «Винторез». Сначала он отказался, сказав, что не оставляет автографов на вещах, несущих смерть, но после того как я сказал, что, может, именно его роспись удержит от необдуманных выстрелов и поможет сохранить кому-то жизнь, он согласился. Этот автомат и сейчас находится в оружейной комнате одной из рот бригады спецназа. Он передается от одного поколения солдат другому как молчаливый свидетель тех событий.
Прилетел начальник разведки, вместе с ним и замкомбрига, который сразу же принялся приводить нас «в чувство» по правилам мирного времени, но мы были уже не те, и дело едва не закончилось конфликтом. Передав начальнику разведки трофеи, мы получили новую задачу. Нам предстояло действовать вдоль реки Сунжа в интересах мотострелковой дивизии. На следующий день моя группа и группа бердской бригады под общим руководством Харенко отправилась в расположение дивизии.

На Сунженском направлении

Штаб дивизии находился в здании, какого-то учебного заведения. Но своим составом дивизия едва могла сравниться с полком. А после того как при входе в Грозный по ней с математической точностью отработала авиация, стала и того меньше. Присутствие замкомбрига сыграло свою роль. Штурмовать нам больше ничего не пришлось. Нам была поставлена задача провести разведку маршрута наступления дивизии. Поделив маршруты движения с группой бердской бригады, мы начали медленно продвигаться в частный сектор. В отличие от центра города здесь было место для маскировки от огня противника, но и определить его наличие было сложнее. Спокойно проходим несколько кварталов, постоянно ожидая встречи с противником, пока не доходим до добротного кирпичного дома на углу улицы. Решаем досмотреть и его. Во дворе лежало шесть трупов наших солдат, все они были убиты выстрелами в затылок. Оружия и документов при них не было. По всей вероятности, это были бойцы, попавшие в плен в новогоднюю ночь. Во дворе боевики совершили над ними расправу. Об этом мы сообщили по радиостанции командованию дивизии и двинулись дальше.
Поразило нас еще то, что улицы не были абсолютно безлюдны. Небольшие группы людей по два-три человека постоянно перемещались с мест, находящихся под контролем боевиков, в расположение наших войск и обратно. При проверке они показывали документы жителей города и говорили, что идут за гуманитарной помощью на консервный завод. Туда прибыли колонны МЧС и начали раздачу гуманитарной помощи. Были открыты гуманитарные коридоры, благодаря которым боевики получили возможность детально изучить позиции наших войск. Мы прошли вперед еще полквартала, вдали стали видны пятиэтажные дома. С одного из них по нам открыл огонь пулемет. Огонь его был неточный, но ждать, пока стреляющий внесет поправки, мы не стали и вернулись в расположение дивизии.
Ночью моей и бердской группе предстояло выставить засады. Задачу нам ставил подполковник Харенко. Это было намного лучше, чем получать задачу от чужих. Поэтому дело у нас пошло быстро и слаженно. Мотострелки выставили слабо охраняемый блокпост в указанном нами месте. «Духи» обязательно должны были на него напасть. Но все подходы перекрывали мы и бердцы, заманивая тем самым боевиков в огневой мешок. Мы спешили, было необходимо занять позиции сразу же, как только стемнеет, иначе можно было столкнуться с боевиками раньше, чем мы будем на своих позициях. Быстро собравшись, начинаем выдвигаться на позиции, внимательно просматривая перед собой местность в бинокль ночного видения. Добравшись до места засады, занимаем позиции в угловом доме. Бердская группа запаздывала с выдвижением. Наконец по радиостанции передали, что они начали выдвигаться. Их место было также в угловом доме, но на соседней улице.
Через пять минут пулеметная очередь разорвала тишину. В то же мгновение заработали автоматы, было видно, как по параллельной с нашей улице идет бой. В радиостанции раздался крик:
— Бр-р-роню сюда-а! Срочно!!!
Впрочем, его было слышно и без радиостанции. Вскоре одна БМП рванула вперед, под прикрытием двух других. Разорвалось две гранаты, и все стихло. Набравшая скорость БМП проскочила место боя, был слышен только удаляющийся рокот ее двигателя.
— Оттаскиваем раненых и отходим! – раздался в наушниках голос командира бердской группы Влада.
Мы сидели тихо на своих позициях, единственное, чем мы могли помочь в этом случае, это не мешать. Но было непонятно, куда уехала БМП. Вскоре опять ожила радиостанция:
— «Центр», я «Лиана». Не пойму, где я. Тут какая-то площадь, костер и какие-то люди!
— Это «духи»! — ответил «Центр». — Ты, когда ехал, никуда не сворачивал?
— Не-ет!
— Ну так быстренько разворачивайся и дуй назад!
Вскоре послышался гул приближающейся БМП, которая вернулась в расположение дивизии. Только десанта внутри нее уже не было. Внутри сидело четыре контрактника из бердской бригады, проинструктированные, что в случае остановки машины необходимо спешиться и занять круговую оборону. Что они и сделали. Каково же было их удивление, когда БМП развернулась и рванула назад, а они остались одни на площади возле «духов». Вернуться к своим они смогли только к утру. Для нас эта ночь прошла тихо. У бердцев было двое раненых. Пулеметчику прострелило ноги и командиру группы Владу рассекло бровь осколком. Произошел встречный бой. Группа, выдвигавшаяся на проведение засады, столкнулась с группой боевиков, шедших к блокпосту. Благодаря биноклям ночного видения, разведчики обнаружили боевиков раньше и первыми открыли огонь. Во встречном бою кто первым откроет огонь и развернется в боевой порядок, тот и выиграет. Выиграли разведчики, БМП пехоты помогли им в этом.
После обеда следующего дня дивизия перешла в наступление. Задачи были поставлены грамотно, все определено правильно. Но в среднем звене управление терялось начисто. Поэтому дивизия наступала по одной улице. Дистанция между машинами не соблюдалась. Солдаты прижимались друг к другу от страха настолько плотно, что превращались в большую мишень, по которой невозможно промахнуться. Воспрепятствовать движению такой массы людей у боевиков сил не было. Но пощипали они ее достаточно.
На легковых машинах с вырезанным верхом они выскакивали на перекрестки параллельных улиц и, произведя выстрел из гранатомета и пару очередей из автоматов в самую гущу людей, быстро скрывались. Дивизия несла потери, не успев ответить огнем по юрким легковушкам, водители которых отлично знали местность. В некоторых местах огонь вели пешие боевики. Сделав пару очередей из автоматов, они оставляли свои позиции. Решаем перекрыть одну из улиц, с которой боевики ведут огонь. Вкатив приданную БМП, занимаем удобную позицию. Прижатые к берегу Сунжи боевики не могут безнаказанно вести огонь, а пять человек оказываются зажатыми в одном из переулков. Метнувшись сначала в сторону дивизии, они резко разворачиваются и решают перебежками проскочить участок, простреливаемый группой. От сосредоточенного огня группы не ушел никто. Изымать оружие и документы у них мы не стали. Это слишком опасно и в нашу задачу не входило.
Троллейбусный парк дивизия заняла. Мы вернулись на консервный завод.

Пропажа «Ориона» и взятие Дудаевского дворца

Все очень устали, из-за немыслимого напряжения душевных и физических сил наступило истощение. Многих время от времени пробивала нервная дрожь, нападала бессонница. Группе требовался продолжительный отдых. Подполковник Харенко это понимал, и по его требованию в бригаде нам уже готовили замену. Больше наше участие в боевых действиях не планировалось. Группа готовилась встретить замену и убыть в Моздок. Вечером офицеры и прапорщики решили, чтобы немного снять напряжение, посидеть за столом и выпить. Когда солдаты, получив по кружке шампанского в качестве лекарства от стресса, были отправлены отдыхать, офицеры и прапорщики собрались за импровизированным столом. Под закуску из сухого пайка «Смирновская» пьется очень хорошо. Запивать тоже было чем. Хоть и поубавились за это время запасы соков на консервном заводе, но их все еще хватало всем желающим. Когда все немного оживились и напряжение стало спадать, к нам вошел подполковник «Слово», выглядел он очень озабоченно.
— Мужики, «Орион» пропал. Вчера ночью они ушли на гостиницу «Кавказ», и через час связь с ними пропала. Нужно идти их искать.
Наше настроение враз переменилось, желания куда-то идти у нас не было, и отказать в подобной ситуации мы не могли. Но тут вмешался подполковник Харенко.
— Они никуда не пойдут! Здесь принимаю решения и командую я!
Не буду описывать жесткий разговор двух подполковников. Харенко настоял на своем, мотивируя тем, что ни позывные, ни опознавательные сигналы не отработаны. Можно легко напороться на боевиков или еще хуже – погибнуть от огня того же «Ориона». Поиски были отложены до утра. Как оказалось, правильно. «Орион» нашелся сам. Ситуация была самая банальная: сели батареи на радиостанциях. Но взяли они не только гостиницу «Кавказ», но и президентский дворец. Подойдя и заняв гостиницу, они долго наблюдали за президентским дворцом. Обнаружив, что там никого нет, решили осмотреть и его. Осмотр подтвердил, что там пусто. Командир решил не оставлять выгодной позиции до подхода основных сил. Доложить обстановку они не могли из-за отсутствия радиосвязи, вот и сидели там, ожидая рассвета.
Весть о взятии дворца разлетелась по войскам мгновенно. Тут же наверх пошли доклады от различных начальников о случившемся. Естественно, подразделения, осуществившие штурм, тоже назывались разные. Оставалось водрузить знамя на развалинах дворца. Для охраны знамени пришлось выделить часть группы. Старший лейтенант Рахин и три бойца выехали с соответствующими начальниками для его водружения. Военное телевидение этот момент запечатлело, но это уже были официальные версии событий.
Дождавшись замены, мы благополучно вернулись в Моздок. Такого ада я больше не встречал ни разу за время чеченской кампании. Половина бойцов срочной службы, бывших со мной, разбежалась, а через полгода уволились остальные. Контрактники, прапорщики и офицеры честно дотянули лямку этой войны. По ее окончании уволились и они. Сейчас из тех, кто был со мной в Грозном, в Вооруженных силах не осталось никого. Передачи опыта не произошло. Я тоже ушел из армии.
Командир группы, сменившей нас в Грозном, Вова Черников, погиб через два дня от пули снайпера при попытке подорвать огневым фугасом штаб боевиков в районе троллейбусного парка. Подполковник с позывным «Слово» под Аргуном получил сильнейшую черепно-мозговую травму. Больше не воевал, из армии уволился.
Военную разведку в дни штурма хвалили мало, лишь артиллерия создала ей нерукотворный памятник, превратив метким выстрелом надпись «СЛАВА ТРУДУ!» на одном из высотных зданий в районе Минутки в надпись «СЛАВА ГРУ !» Все время пребывания наших войск в Грозном она оставалась без изменений, возможно, на месте и сейчас.

Автор: Вячеслав Дмитриев
Фото из архива автора
Источник